«Она догадалась, чем мы занимались? — рассуждала тревожно. — Или нет? Или да? Ой, мамочки! А если все же да? Господи, спаси наши головы!»

Однако в этот раз господь оказался глух к ее мольбам.

Сразу после звонка со второй пары в их аудиторию заглянула ближайшая помощница Маркеловой и голосом, от которого содрогнулись стены, проорала:

— Попова, в деканат!

Чувствуя, как от волнения цепенеют конечности, а внутренности сиротливо липнут к позвоночнику, Юля все же уточнила:

— А кто вызывает? Каримов?

Секретарь Татьяны Петровны закатила глаза:

— Разве я сказала, что тебя хотят видеть на кафедре? В деканат!

— Поняла я! — отмахнулась нервно. — Поняла! Спасибо!

«Черт! Черт! Черт!»

Деваться было некуда. Торопливо запихнув в сумку все свои вещи, она выскочила из аудитории, даже не попрощавшись с ребятами. Успокоиться не удавалось, хоть до ста мысленно считай, хоть до миллиона. И тем не менее в кабинет декана Попова вошла, сохраняя внешнюю невозмутимость.

— Татьяна Петровна, вызывали? — натянула на лицо дежурную улыбку.

Маркелова посмотрела на нее поверх своих очков, а после кивнула:

— Да, проходи!

Плотно прикрыв за собой дверь, Юля приблизилась к ее рабочему столу.

— Садись! — услышала в тот же миг и безропотно опустилась на предложенный стул. Ее сердце отчаянно барабанило в груди.

Во рту пересохло до противной горечи. В глазах плясали черные точки.

— Расскажи-ка мне, как у тебя дела? — добродушно улыбнулась женщина.

— Все хорошо…

— Ты уверена?

— Да.

— Тогда почему пропускаешь так много занятий?

— Я работаю параллельно…

— Угу! — задумчиво. — Зачем?

— Чтобы учебу оплачивать.

— А если я скажу, что больше не нужно?

— Чего не нужно? — недоуменно. — Работать?

— Оплачивать учебу!

На сей раз Юля не смогла сдержать слез. Они хлынули из глаз.

Ее плечи задрожали. В горле образовался комок.

— Не отчисляйте меня, пожалуйста! Я все отработаю!

Недоуменно нахмурившись, Маркелова встала и подошла к девушке.

Погладив ее по голове, попыталась успокоить.

— Ну, что ты в самом деле, Попова? Никто тебя не отчисляет!

— Но вы же сами сказали!

— Что?

— Что оплачивать учебу мне… — спрятав лицо в ладонях, она горько зарыдала: — …больше не нужно!

— Да, не нужно, — тяжелый вздох. — Но совсем по другой причине!

Стыдливо растерев по лицу соленую влагу, Юля вопросительно уставилась на декана. Женщина недовольно скривилась, покачала головой, но все же произнесла, пусть и с явной неохотой:

— Мы наблюдаем за тобой с первых дней. Ты достойно проявила себя в стенах ВУЗа. И в качестве исключения мы решили перевести тебя на бюджет.

— Это что, шутка? — переспросила, будучи не в силах поверить услышанному.

— Нет. Не шутка.

— Меня на бюджет? То есть… это значит… что… о, Боже! О, Боже!

Не помня себя от шальной радости, Юля завизжала как оглашенная.

Не справившись с эмоциями, вскочила на ноги и набросилась с объятиями на Татьяну Петровну, перепугавшуюся ее неадекватной реакции.

— Попова! — верещала та. — Попова, прекрати! Ты меня сейчас задушишь!

— Спасибо вам! Спасибо!

— Да-да!

— Я так благодарна… вы не представляете! А… что нужно сделать для перевода? Написать заявление? Предоставить реквизиты для будущей стипендии? Я мигом все сделаю! На имя ректора писать, да?

— Так, стоп! — Маркелова жестом заставила ее умолкнуть. — Ничего и никому писать не нужно! Более того, ни одна живая душа не должна знать о нашем с тобой разговоре. Ты меня поняла? И стипендии у тебя не будет! Наверное…

— Но… почему? Все бюджетники получают стипендию!

— А вот ты не будешь. Ты исключение. Потому что по всем документам ты по-прежнему учишься на коммерции! В этом плане ничего не изменится. Кроме одного — платить за учебу тебе больше не нужно! Такой вот… финансовый парадокс. Сохраним же его в тайне!

— Простите, я не…

— Все, Попова! — раздраженно фыркнула Татьяна Петровна, возвращаясь на свое рабочее место. — Ничего слышать больше не желаю. Почему? Почему? Пристала же! Аж голова из-за тебя разболелась! Иди давай. Иди с Богом!

Глава 33

Тем же вечером Марат решил окончательно закрыть вопрос по Юле и поставить жирный крест на ее трудовых подвигах в ночном клубе. Лично.

Да и случай удачный представился — Назимов вновь собирал друзей под крышей своего заведения. Накануне выходных. Естественно, упустить такой возможности Каримов не мог. Да и отвлечься, проветрить мозги в свете последних событий было явно не лишним. Ровно в двадцать два часа он заглушил двигатель своего автомобиля на парковке «Запретного плода». Однако покидать салон не торопился, невзирая на кучу пропущенных вызовов от Назимова и даже от Стрельцова — что было само по себе равнозначно чуду. Егор — без преувеличения гений в сфере программирования, сколотивший на этом поприще приличное состояние, всегда отличался железным упорством и просто нечеловеческим терпением.

Да, Марат опаздывал на встречу — сам прекрасно знал. Однако ничего со своим внутренним состоянием поделать не мог. Самоконтроль, которым он прежде так гордился, его выдержка и хладнокровие… все треснуло по швам. Превратилось в пыль. В жалкую никчемную труху. А все из-за нее.

Из-за девчонки, которая неизменно занимала все его мысли.

Уже больше шести часов минуло с момента их разговора с Юлей, с момента ее откровений Беловой, а Марата штормило до сих пор. Его накрывало. Вштыривало так жестко, что и прожженному наркоману не снилось.

С одной стороны, он давненько не испытывал подобной эйфории.

Ее сладость дурманила. Пробуждала в душе необъяснимое удовлетворение. С другой… после услышанного, после всей открывшейся правды его обуяла злость. Лютая. И чувство вины, отдаленно напоминающее проснувшуюся совесть. Оно пожирало его изнутри. Поглощало миллиметр за миллиметром.

Теперь Каримов понимал, в каком напряжении Юля жила все это время.

Понимал так же, что подобных мучений легко можно было избежать.

«Дура! Неисправимая мелкая дура! Ох, Юлька… Если бы ты сразу мне все рассказала… если бы только доверилась! Если бы… призналась!»

Каримов пребывал в таком состоянии, что готов был придушить эту тихушницу к чертовой матери. Или же, напротив, защитить девчонку от всего этого паскудного, насквозь прогнившего мира.

«А от самого себя ты ее тоже… защитишь?»— едкий внутренний голос.

Марат горько рассмеялся вслух от собственных мыслей.

«Нет! Не смогу. Не сдержусь. Да и не стану! Раз она так беспощадно сводит меня с ума… то и плоды нашего общего безумия… со мной разделит!»

Более того, уже днем разделила бы — прямо там, в его кабинете. На столе.

Ведь он абсолютно точно слетел с катушек в тот момент. Окончательно спятил, одичал, озверел, едва коснулся ее после такой долгой (по ощущениям) разлуки. Разум отключился в тот же миг. Остались лишь голые животные инстинкты. Словно спятивший от жажды по ней, он мог думать только об одном. О том, как сильно… до бл*дского умопомрачения мечтает сорвать с нее всю одежду и добраться до ее юного тела. До тела, которого по-настоящему, по-взрослому, по-мужски… как оказалось, не касался еще никто. Никто, кроме самого Марата.

О! От этого по мозгам долбило еще сильнее. И не только по мозгам.

«Девственница! Девственница, черт подери! Как? Как можно остаться нетронутой, встречаясь с парнем почти три года? Ко всем своим прочим недостаткам этот хлюпик еще и безнадежный импотент, что ли? Ладно, хрен бы с ним! Но… я-то? Я? Чувствовал же, что с ней что-то не то! Улавливал тревожные звоночки! И… бл*дь! Я должен был догадаться!»

Он растерзал бы ее там. Прямо там. Наплевав на все условности.

И факт ее неопытности никак градус его возбуждения не снижал.

Напротив. Потребность в ее невинном теле становилась нестерпимой.