Задира-Анька приняла вызов спустя всего пару гудков. Создавалось впечатление, будто все это время она просидела у телефона, ожидая звонка.

— Привет! — тихий шепот.

— Чего тебе, Ань? — устало выдохнула Юля.

— Ты в общаге?

— Нет. Но скоро буду.

— Встретимся в коридоре?

— Мне сегодня к первой паре! Спать осталось чуть больше трех часов…

— Я не отниму много времени! Обещаю!

— Ладно, — безразлично отозвалась Попова и сбросила вызов.

Спустя пять минут она вышла из такси, предварительно расплатившись с водителем. Шершнева уже поджидала ее на крыльце. Укутавшись в плед, Анька напряженно курила. Ее руки тряслись. Пальцы дрожали.

Настороженно нахмурившись, Юля подошла ближе.

— Что-то случилось? — уточнила, вглядываясь в посеревшее лицо девушки.

Та лишь странно хмыкнула и затянулась что есть мочи. А немного погодя, выпустив в воздух густую струйку табачного дыма, тихо промямлила:

— Нас с девчонками… Серп к себе… на ковер вызывал…

Сердце гулко забилось о ребра, как только его образ ожил перед ее мысленным взором. Мужественный. Суровый. И до жути пугающий.

«О, ну теперь все ясно! Я бы тоже заикалась!»

— Сочувствую! — обронила, стыдливо отводя в сторону взгляд.

Однако в следующий миг вновь уставилась на свою собеседницу.

— Боже, как он на нас орал! — с дрожью в голосе проблеяла Анька. — Мы думали, все — живыми из его кабинета не выйдем! Каримов знает все наши слабости. Знает, как наказать. И чем пригрозить, чтобы довести противника до полного… отчаяния. Он — страшный человек! Страшный, Юля!

«Не так страшен черт, как его малюют! — точно наяву в ушах прозвучал голос Макарова. — При желании и с ним можно найти общий язык…»

Она готова была вслух гоготать от подобного заявления их куратора.

«Ага! Конечно! Хотят-то многие… а толку? Гад — он и в Африке гад!»

Во рту внезапно пересохло. Дико. До противной горечи.

Ибо воспоминания продолжали терзать сознание, разрывая его в клочья.

«Но… Марат помог мне! Помог же! Не остался в стороне… Я запуталась!»

Разозлившись на саму себя, Юля ощетинилась. Скрестив руки на груди и припечатав Аньку раздраженным взглядом, требовательно спросила:

— Ты названивала мне черт знает сколько раз, чтобы сообщить то, что я и без тебя прекрасно знаю?

— Нет, конечно! — Шершнева выбросила окурок в урну и вперилась в Попову. — Ты прости меня за вчерашнее! Понятия не имею, чего я до тебя докопалась — мне нет дела до чужой жизни! И за представление утреннее прости! Я была неправа. И девчонки тоже. Мы искренне сожалеем об этом. Но…

Замолчав, она шмыгнула носом и сморгнула набежавшие слезы.

— Прости! Пожалуйста, прости! — затараторила Аня, точно одержимая. — Хочешь, на колени встану? Или публично извинюсь? Скажу, что все сама выдумала, чтобы все сплетни одним махом обрубить? Я на все готова!

Заявив это, Шершнева попыталась опуститься на корточки. Изумленно охнув, Юля остановила ее. Схватив за плечи, громко воскликнула:

— С ума сошла? Мне ничего не нужно! Было и было!

— Нет! Ты не понимаешь…

— Не понимаю чего?

— Он ведь не только из общаги… он и из универа нас вышвырнуть может в два счета, как оказалось! У нас есть хвосты. Не по его предметам, но есть. А Серп имеет очень большое влияние на преподов. Если попросит их как следует, то они ни за какие коврижки не пойдут нам навстречу! Не захотят портить отношения с ним! А знаешь, что самое паршивое в этой ситуации? Виновата только я, но из-за меня страдают и Сурикова, и Маклакова! Я места себе не нахожу. Я спать не могу. Юля, помоги мне! Помоги нам! Помоги…

— Чем? С Серпом поговорить предлагаешь?

— Да! Пого…

— Я пыталась сегодня, — горько усмехнулась. — Он даже слушать меня не стал! И не станет!

— Станет, Юля! Только тебя и станет!

— Да с чего ты это взяла?

— С того! Каримов никого и никогда не защищает! А за тебя… да он нам чуть бошки не открутил! Попова, ты что, слепая? Серьезно не видишь, как он реагирует на тебя? Не замечаешь, как смотрит? Не понимаешь, какую власть над ним имеешь? Серп фактически правит нашей кафедрой! А ты… ты правишь им! Можешь править, если сама того пожелаешь! Если захочешь!

— Прекрати! Я сейчас всю общагу перебужу своим диким хохотом!

— Пожалуйста! — Шершнева вновь сморгнула слезы. — Сделай хоть что-нибудь, пожалуйста! Мне… мне никак нельзя вылететь из ВУЗа! Да даже из общаги мне вылететь нельзя! Во-первых, куда идти? На улицу? А во-вторых…

Скинув с себя плед, который тут же приземлился на грязное бетонное крыльцо, Аня судорожно всхлипнула, развернулась к ней спиной и задрала свою плотную пижамную кофту, оголяя область поясницы. От представшей взору картины Юля забыла, как дышать. Нежную девичью кожу покрывали грубые, давно зарубцевавшиеся червеобразные шрамы.

Нервно сглотнув, Попова тихо обронила:

— Что это? Откуда?

Одернув одежду, Шершнева стыдливо растерла по лицу соленую влагу.

— Отцу спасибо! Чуть что не по его, сразу за ремень хватается. Иногда, если сильно злится… сам не замечает, как пряжкой… задевает. Потом раскаивается, конечно! Извиняется. И боль проходит. Жаль только, следы остаются. Ну, ничего! Сведу их однажды. Как только денег накоплю.

— Боже!

— Теперь понимаешь? Он убьет меня! Он просто… меня убьет!

Пару раз втянув кислород полной грудью, Юля медленно кивнула.

— Ладно! Я попытаюсь поговорить с ним. Сегодня же.

— Спасибо!

— Не благодари почем зря! Я ничего тебе не гарантирую. Пусть ты и не веришь, но Серп относится ко мне в разы хуже, чем к остальным студентам. Я презираю его за это! А он… кажется, он всем сердцем ненавидит меня!

— Быть может, ты считаешь себя особенной, Попова? — бесновался Каримов, самозабвенно отчитывая девушку. — Поэтому позволяешь себе заявиться ко мне на пару спустя целых двадцать пять минут после звонка?

Серп насквозь прожигал ее холодным, но полыхающим от гнева взглядом.

И смотрел при этом так, будто собирался всю душу из нее вытрясти.

Причем на глазах у всей аудитории. У всей ее притихшей группы.

Естественно, особенной Юля себя никогда не считала.

Она просто проспала. Сказывалась усталость и хроническое недосыпание.

Ее организм функционировал на пределе возможного. И как итог — на этой неделе Попова приходила с опозданием почти на все первые пары.

К сожалению, именно на лекцию Каримова она припозднилась основательно. Умом понимала, что виновата, но ничего с собой поделать не могла.

— Думаешь, должность старосты развязывает тебе руки и освобождает от ответственности? — прогромыхал Серп. — Думаешь, теперь тебе можно все?

«Нет! Я думаю, что ты козел! Редкостный козел! Неужели нельзя было высказать мне все это без свидетелей? Обязательно тыкать меня носом в дерьмо на публике? Сволочь! Ненавижу тебя! Слышишь, гад? Ненавижу!»

Понимая, что просто так Каримов от нее не отстанет, а если она надумает оправдываться и дерзить — сурово накажет, девушка сдавленно пискнула:

— Простите! Я не…

— Не надо мне здесь ресничками хлопать и святую невинность из себя изображать, Попова! — строго перебил ее мужчина. — Отвечай четко на мой вопрос!

Она прямо почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. Побледнев до состояния мела, Юля нервно сцепила пальцы в замок и тихо отозвалась:

— Конечно, нет. Извините, Марат Евгеньевич.

Взгляд глаза в глаза. Его — убийственный, парализующий, тяжелый.

Ее — презрительный, осуждающий, обиженный.

Судорожный вдох. Рваный выдох. Его.

Серп будто пытался таким образом взять себя в руки.

Успокоиться. Но выходило у преподавателя… хреново, судя по всему.

Однако следующую фразу он произнес гораздо спокойнее.

— Так за что именно я должен тебя… извинить?

«Подчинись! — прочла в непроглядной тьме его глаз. — Не перечь!»